Ноги уже совсем отказывались чувствовать что-либо кроме усталости. Странно, но даже холода уже не было в нижних конечностях. Видимо, совсем скоро от морозятся  пальцы на ногах, а затем и ступни. Это очень сильно не нравилось старому солдату, но делать было нечего, до лагеря нужно было еще топать с пол часа.  Ив сегодня был в патруле и двигался чуть южнее основной колонны отступающего отряда. Вначале необходимость подобных патрулей казалась абсурдной, как и любое подобие порядка в армии, что бежит. Но очень скоро все поняли, что подобное отношение к массовому бегству чревато потерей жизней солдат Императора. Вот и отступает сборный отряд Счастливчика по лесным тропам проклятой заснеженной страны.
Спустя пол часа Ив и его молчаливый напарник вышли к разведенным кострам отступающего отряда. Кивнув знакомым гренадерам, Ив уселся у костра и вытянул к огню ноги, которые тут же заняли от холода и усталости.
- Как там партизаны? – спросил такой же бородатый гренадер, что одновременно протягивал Иву кус мяса, спеченный над костром. Счастливчик только хмыкнул в ответ, а вот мясу очень удивился.
- Откуда конина? – между тем не переставая пережевывать немного не прожаренное  мясо.
А гренадеры лишь загадочно переглянулись и продолжили жевать. 
- И все же?.. – не унимался Счастливчик. Еды они уже несколько дней не видели, тем более, что шел отряд вдали от дорог и деревень – так было легче не попасть на глаза партизанам и солдатам Российской Империи.
- Да встретили тут драгуна одного, мы ему и предложили коня отдать, но он заупрямился, мол конь этот ему жизнь спас – с поля боя вынес. Вот мы его ножичком и переубедили, что нашему отряду мясо нужно, чтоб до Франции до топать.
- А не найдут драгуна то? – не отрываясь уже от второго куска мяса, перебил сапер.
- Разве что по весне, когда снег сойдет, хотя мне кажется иногда, что ад не горячий, а холодный и он именно здесь. И по этому аду нам еще топать и топать… Главное. Чтобы на казак не нарваться. Я так считаю. Гусары или партизаны хоть в плен берут, коли сдаешься, а эти дьяволы усатые рубят всех подряд, а уж потом разбираются что к чему…

Пробираясь по глубокому снегу, Мари в компании своей сестры и пары солдат возвращалась в лагерь — они отлучились ненадолго, чтобы набрать дров. Безрадостные мысли преследовали маркитантку на каждом шагу: ранее всегда полный всякого добра обоз, сейчас был пуст, хоть шаром покати. Все запасы давно закончились. И не только запасы - даже тащить повозку приходилось самим, потому что лошади были давно зажарены за неимением другого провианта. "Вот если можно было бы достать хотя бы хлеба и вина..." - от этой мысли у Мари скрутило живот очередной голодной судорогой. Нет, уж лучше не думать об этом совсем - тогда голод не так остро чувствуется.
Мечтала Мари только об одном: только бы ей удалось выбраться живой из этого снежного плена... О, день, который положит конец этой ледяной агонии, она будет считать днем своего второго рождения. А день, когда наконец сможет ступить на землю родной Франции, — самым счастливым днем в своей жизни. О смерти же маркитантка думать не хотела. Усилием воли она заставляла себя поверить в то, что сможет пережить все ужасы такой холодной и жестокой Российской Империи.
Свалив охапку хвороста в общую кучу, Мари потерла замерзшие ладони — пальцы от холода онемели и никак не желали слушаться. Девушка подышала на побелевшие руки, стараясь хоть как-то их согреть. Еще у Мари немного кружилась голова — сказывались бессонные ночи и голодные дни, которых за последнее время было предостаточно.
Девушка присела на корточки у ближайшего костра и протянула к огню озябшие руки. Легче от этого ничуть не стало — пальцы скрутила острая боль, так всегда бывает, когда промерзнув насквозь, оказываешься рядом с источником тепла. Зашипев от боли, юная маркитантка прижала руки к груди и снова принялась их растирать.
Через пару минут к Мари подсел один из солдат и протянул кусок непонятно откуда взявшегося мяса. Не задаваясь вопросом, откуда такая роскошь, девушка негнущимися пальцами сжала кусок конины и поблагодарила солдата. Теплое мясо согревало руки куда лучше пламени.
В этой жуткой стране все перевернулось с ног на голову: раньше они победоносно несли знамя Наполеона, а теперь бесславно бегут прочь. Чем накормить полк - всегда было заботой маркитанток, но и тут проклятая страна сказала свое слово - Мари, принимая благословенную конину из рук солдата, была этому хорошим примером.
Постепенно согреваясь, маркитантка начала прислушиваться к разговору, что шел между мужчинами. Один из них предупреждал о возможном нападении партизан. Предложение найти более удобное место для привала было более, чем привлекательно. И если здесь, в этой глуши, в которую и сам черт не забирался, можно найти крышу над головой, то Мари была готова не задумываясь двинуться в путь.
- Вы думаете, мы сможем найти здесь более надежное укрытие? - обернувшись к говорившему, Мари вмешалась в разговор.

И проку нет врагам обшаривать дорогу,
Им нас не отыскать средь тьмы и тишины.
Ведь мы теперь видны, должно быть, только Богу.
А может и ему — видны, да не нужны.
М. Щербаков
Выбора у них действительно не было. Стоять на месте было смертельно опасно вовсе и не потому, что на них могли напасть русские — Мари казалось, что здесь, в глухом лесу, это вряд ли возможно. Откуда партизанам было знать, что по сугробам пробирается небольшой французский отряд, который благоразумно держался как можно дальше от любых мест, где их могли увидеть люди? Стало быть, никто их не найдет, что бы там  мужчина не говорил о нападении русских солдат. Так думала Мари, снова протягивая руки к огню. Гораздо больше была вероятность замерзнуть насмерть. Так просто: закрыть глаза в надежде немного подремать и больше никогда их не открыть.
Поэтому приказ двигаться дальше оказался как раз кстати. И пусть снова пускаться в путь было нелегко, но все понимали необходимость этого, а потому с готовностью отправились дальше. На лицах уставших солдат Мари читала надежду на то, что движение вперед есть движение к спасению. Сама девушка тем временем снова предавалась мыслям о том, как было бы славно найти хоть какой-нибудь домишко, в котором можно будет укрыться.
Пробираясь по глубокому снегу, немногочисленный отряд Бог знает почему еще был в силах идти вперед. Какая такая неведомая мощь заставляла людей, находящихся на краю гибели продвигаться все дальше, даже находясь в полнейшем изнеможении? Похоже, жажда жизни в тех, кто составлял этот небольшой отряд, сейчас была сильнее любых человеческих потребностей и слабостей.
Поскользнувшись в очередной раз, Мари остановилась и оперлась рукой о ствол дерева. Она устала. Устала настолько, что хотелось осеть прямо в снег, привалившись спиной в дереву, и будь, что будет. А что будет, она себе прекрасно представляла, а потому нужно было идти дальше. И Мари пошла вперед, спотыкаясь, проваливаясь в снег, но больше не останавливаясь.
Девушка верила в то, что капитан знает, куда ведет солдат. Или, по крайней мере, примерно представляет. И все остальные в это поверили. Все по той же простой причине — иного выбора у них не было.

Заслышав первые выстрелы, Мари подумала, что ей чудится — мало ли, что может показаться, когда почти не спишь и голодаешь.
- Мари, стреляют! - напугано позвала младшая сестра, дергая старшую за обледеневший рукав. И вот теперь девушка поняла, что слух ее не обманул — вдали действительно раздавались выстрелы. На какое-то мгновение весь отряд остановился, оглядываясь по сторонам, пытаясь понять... что понять? Понять, что происходит? Понять откуда надвигается опасность? Но это затишье продолжалось всего лишь миг, потом люди, подгоняемые страхом, засуетились.
- Стреляют, - тихо отзвалась Мари, застыв на месте и нахмурившись. С одной стороны, ей хотелось сорваться с места и бежать без оглядки, а с другой — страх не давал ей сделать и шаг. Разум охватило такое же оцепенение, как и тело, и только одна мысль смогла прорвать глухую стену, образовавшуюся в разуме: мать. Насколько помнила Мари, та шла чуть впереди и о чем-то говорила с отцом, лица обоих были серьезны и мрачны в тот момент. Но девушка потеряла родителей из виду тогда, когда решилась от усталости закрыть глаза. Теперь Мари жалела об этой секундной слабости — разглядеть среди испуганных солдат она не могла разглядеть ни мать, ни отца.
Из одеревенения маркитантку буквально вырвали чьи-то руки, вцепившиеся в ее плечи. В мужчине, что торопливо отдал приказ, она узнала того самого капитана, что решился вести их вперед. Наличие цели - увести женщин - немного притупило страх. И этого было достаточно, чтобы начать рассуждать хоть сколько-нибудь здраво. Прежде всего, нужно было собраться всем вместе.
- Найди мать, - быстро попросила Мари сестру, а сама оглянулась в поисках товарок. Женщин в отряде было всего пятеро: сама Мари, ее сестра, мать да еще две кантиньерки из другого полка. Одна из них была совсем юна — ей не было и двадцати — и пуглива, вторая же — женщина из Кале. Мари хорошо запомнила ее и, кажется, не смогла бы забыть даже если и захотела — женщина не так давно похоронила своего ребенка, которому и полгода отроду не было. Маленького мальчика, которого отняла холодная русская зима, Мари тоже не забудет — так страшно было смотреть на детское личико, тронутое ранней смертью. Но сечас было не время для таких воспоминаний. Девушка тряхнула головой, желая отогнать так некстати всплывший в памяти образ мертвого ребенка.
Когда все женщины собрались вместе, Мари решила, что лучше всего им идти в том же направлении, что и шли. Какая разница, куда идти, если ты находишься в совершенно незнакомом лесу? 
Мари то и дело оглядывалась назад. Дыхание то ли от вновь накатившего страха то ли от быстрого шага участилось, руки предательски задрожали. В последствии, вспоминая события этого безумного дня, девушка будет удивляться откуда в ней взялось столько сил, чтобы двигаться, не чувствуя усталости, падать и тут же подниматься снова, тянуть за собой младшую сестру, которая переносила все тяготы отступления куда тяжелее Мари. 
Сколько они прошли, не останавливаясь, девушка не знала — ощущение времени было безвозвратно потеряно, остались только выстрелы за спиной, каждый из которых настигал ее — она вздрагивала, слыша новый залп, и невольно думала о тех, для кого этот выстрел мог оказаться последним.
Когда среди деревьев мелькнул покосившийся дом, Мари не раздумывая бросилась в его сторону, опасаясь, что ошиблась и совешенно не задумыаясь о том, что селяне могли принять их неласково. Но здесь маркитанток не встретил никто, кроме молчаливого снега. Безмолвно, безлюдно, только сугробы по самые окна. Подойдя к ближайшему дому, девушка заглянула в окно: и без того убогое жилище было разграблено и разорено. Обойдя еще несколько домов, женщинам удалось обнаружить один, находившийся в менее плачевном состоянии, чем другие. Но мог ли этот дом стать для них надежным укрытием? Разве что от снега, русские солдаты их все равно бы отыскали: снег рассказал бы все, как на исповеди.
Даже внутри была слышна перестрелка. Никто не отваживался сказать ни слова, все напряженно слушали один звук — стрельбу. Кто знает, сколько прошло времени, прежде чем все стихло — похоже, целая вечность. И Мари, помедлив немного, вышла на улицу, остановилась у околицы, с надеждой вглядываясь в белоснежную даль. Она была готова бежать навстречу, завидев своих, и тут же броситься обратно, если бы вдалеке замелькали чужие мундиры.

Отредактировано Мари Гренье (2012-03-25 01:54:43)

Мари еще долгое время стояла у околицы, смутно надеясь сама не зная на что. Постепенно спускался вечер, но даль была все так же безлюдна, тишину лишь изредка нарушали раздававшиеся в далеке одиночные выстрелы. Кода лес окутали сумерки, девушка решила вернуться в дом. Оставленная жителями деревня казалась неприветливой и мрачной, напоминая поселение-призрак: ни одного огонька в окнах, ни одной живой души на улице. Мари ускорила шаг, желая поскорее оказаться рядом со своими.
Подходя к дому, девушка заметила, как из трубы поднимается тонкая струйка дыма. Мари нахмурилась: растапливать печь сейчас было опрометчиво, дым может их выдать. Но войдя внутрь и почувствовав, как ощутимо изменилась атмосфера с появлением живого трепещущего огня, молодая маркитантка махнула рукой: если им суждено отсюда выбраться — выберутся, если же нет, то их все равно отыщут, как бы они не старались укрыться.
Мари поймала на себе недовольный взгляд матери, мол, они времени даром не теряли, придумали как и чем печь растопить, пока она непонятно где бродила. Но вслух мадам Гренье ничего не сказала.
В доме все еще было холодно, но уже чувствовалось согревающее присутствие пламени. Девушка опустилась на пол и прислонилась спиной к русской печи. Стена была теплой, но не обжигающей. Через некоторое время Мари стянула сбившийся с головы на плечи платок и бросила его рядом с собой. Мать тихо переговаривалась с одной из кантиньерок: крыша над головой — это, конечно, хорошо, но надо что-то делать дальше, искать своих.
Пальцы на руках и ногах ломило от непривычного тепла, усталость брала свое, окутывая Мари чуть дрожащим маревом, одерживая верх над напряжением. Девушка изо всех сил боролась с подкравшимся сном, но то и дело проваливалась в дремоту. В какой-то момент из такого полусна ее вывело ощущение тяжести на плече. Мари открыла глаза: младшая сестра уснула, склонив голову ей на плечо. Продолжая вслушиваться в негромкий разговор женщин - кажется, они уговорились на том, что с утра надо будет обыскать и другие дома, - Мари и сама не заметила как провалилась в глубокий сон.

Когда Мари проснулась, было уже ранее утро. Мать и кантиньерка из Кале суетились по дому — где бы и в каких условиях не оказывалась женщина, она везде старается создать уют, — им удалось найти кое-какую уцелевшую посуду, дом был приведен в какой-никакой порядок, печь - вновь растоплена. Острожно, чтобы не разбудить сестру, Мари поднялась на ноги и подошла к матери. Не говоря ни слова, мадам Гренье протянула дочери глиняный кувшин со сколотым краем. Девушка молча, ничего не спрашивая, поднесла кувшин к губам. Вода оказалась чуть теплой. Сделав несколько глотков, Мари отставила кувшин и осмотрелась. Сквозь маленькие замерзшие окошки пробивался солнечный свет, который, рассыпаясь на отдельные лучи, образовывал на стенах, на полу и на потолке причудливые узоры. Две лавки, еще вчера никому не нужные, были перевернуты, поставлены рядом и накрыты драными циновками.
Женщины присели, чтобы поговорить. Вопросов было много: скольким удалось выжить после нападения русских? Кто из выживших смог разыскать друг друга в лесу? Как им самим теперь найти своих? Как выбраться из леса? Говорили тихо, недолго: деревню нужно было обыскать, осмотреться вокруг. Сказано - сделано, не тратя времени на лишние разговоры, женщины разбудили еще спящих девушек и рассказали им о том, как обстоят дела.
Покинув дом вместе со всеми, Мари вскоре осталась одна: пока другие женщины будут осматривать дома, ей предстояло обойти вокруг деревни, возможно, отыскать дорогу, которая могла бы увести их отсюда...
И как только эта деревня здесь оказалась? Посреди леса, отрезанная от мира и позабытая всеми. Во все стороны от деревеньки расстилалось ровное снежное покрывало, которое, казалось, ничто не могло нарушить. Но... внимание девушки привлек выделяющийся на сверкающей в солнечных лучах снежной белизне французский мундир. Маркитантка рванулась вперед в исступленно-радостном порыве и, подбежав, упала на колени рядом с мужчиной. Его лицо оказалось знакомым - в третий раз за последние два дня она сталкивалась нос к носу с молодым капитаном.
"Господи, только бы не убит," - взмолилась девушка, заметив, что снег рядом окрашен кровью. Мари пригляделась: ранен мужчина, кажется, был только в ногу, но насколько серьезно? Сложно было сказать вот так второпях, да и гораздо больше маркитантку беспокоило, сколько времени он провел на морозе - холод убивал не хуже пули. Мари взволнованно склонилась к капитану и приложила ухо к его груди: сердце билось тихо, чуть слышно, но ровно.
- Живой... живой... - зашептала девушка и выпрямилась, принимаясь легко похлопывать мужчину по щекам и надеясь, что это заставит его прийти в себя. С ранением можно будет разобраться чуть позже, когда можно будет не бояться, что капитан замерзнет насмерть.

Всего несколько минут, а Мари показалось, что прошло чуть ли не полчаса, пока она наблюдала за тем, как медленно приходит в себя молодой мужчина: задрожавшие веки, на мгновение открывшиеся и тут же сомкнувшиеся снова, чуть слышный стон, тяжело поднимающаяся грудная клетка. Видно, нелегко ему давалось возвращение в действительность из того забытья, в котором он пребывал до сих пор. Теперь девушке оставалось только тепеливо дождаться, пока к мужчине окончательно вернется сознание. И Мари ждала, понимая, что с каждой секундой тело и разум этого человека постепенно оживают. В какой-то момент маркитантка испугалась стеклянного взгляда, направленного вроде бы на нее, но в то же время словно обращенного в никуда, и побоялась, что капитан снова провалится в забытье. Но через некоторое время взгляд, устремленный в пустоту, постепенно начал обретать осмысленность и живые краски.
Напрашивалось одно: нужно было возвращаться в дом, в укрытие. Там была иллюзия безопасности, там было тепло. Там они хоть как-то могли помочь мужчине, хоть и были ограничены (читай: лишены) в средствах помощи. А потом и расспросить: вдруг он знал, где удалось скрыться остаткам французского отряда.
Хорошо, вернуться нужно как можно скорее, но как? Раздумывая, девушка заправила под платок выбившуюся прядь темных волос. Самостоятельно капитан идти вряд ли бы смог. Но на то, чтобы найти остальных женщин и придумать, как перенести мужчину, нужно время, а пустая его трата была сейчас очень опасна. Вот если бы мужчина смог идти с ее помощью... А если не сможет? «А если не сможет, будем думать, как быть,» - закончила маркитантка мысленный диалог. Нужно попробовать своими силами добраться до дома. А все вопросы и разговоры будут потом.
Девушка подышала на замерзшие руки и зябко поежилась - русские морозы не располагали к долгим прогулкам. И это обстоятельство подгоняло ее не оттягивать больше выполнение принятого решения. Без церемоний и лишних слов маркитантка просунула руку под шею мужчины и обхватила его за плечи, помогая сесть.
- Встать сможете? - Мари поддерживала мужчину, чтобы тот снова не упал. - Нам нужно добраться до укрытия, - торопливо пояснила девушка, покосившись на ногу капитана, и попыталась предположить глубину и серьезность ранения, и заодно оценить свои возможности. Промыть рану, перевязать — сможет, а вот извлечь пулю при надобности — нет. Не врач, поди. Но это все потом, а сейчас... что можно было сделать сейчас, чтобы облегчить мужчине дорогу? В лучшем случае переменить повязку и приложить снег. Немного, но других способов помощи раненым русская глубинка отступающим французам не предлагала.

Мари прищурилась оттого, что искрящийся на солнце снег слепил глаза. Одной рукой она придерживала юбки, чтобы меньше мешали пробираться по сугробам, другой — поддерживала мужчину. Каждое новое движение давалось нелегко: медленно, осторожно, выверяя каждый шаг, французы продвигались вперед. Мари не торопилась: маркитантка внимательно присматривалась к мужчине, стараясь подстраиваться под него, чтобы не причинять ему, если это возможно, лишних неудобств. Она могла только догадываться, каких усилий стоил капитану каждый сделанный шаг и какой болью отдавался. 
- Нам повезло вчера - в поисках убежища мы наткнулись на эту деревню, - начала Мари, желая отвлечь себя и своего спутника от метронома размеренного, тяжелого шага. - Здесь никто не живет, дома большей частью разорены, - девушка крепче обхватила капитана вокруг пояса, помогая пробираться по глубокому снегу. - Но нам удалось найти один вполне пригодный для того, чтобы в нем можно было укрыться, - добавила она, немного погодя.
Несколько шагов прошло в молчании, Мари почувствовала, что начала уставать.
- Недалеко уже, - ободряюще сказала маркитантка, вглядываясь деревенские домики. Интересно, вернулись ли другие женщины в дом? Удалось ли им отыскать хоть что-нибудь полезное?
- Другие сейчас обыскивают дома, вдруг там удастся найти что-то, что может пригодиться, - рассказывала Мари, надеясь, что ее болтовня хоть сколько-нибудь облегчит дорогу. - А я пошла искать тех, кто выжил после налета. Вот, вас нашла, - красноречием светской дамы девушка не обладала, а потому говорила, все, что в голову придет.
Пройдя еще немного, Мари остановилась: решила, что мужчине не помешает отдохнуть. Да и сама девушка была не прочь перевести дух. Они прошли чуть больше половины пути.
- Мы с вами сейчас придем в дом, отогреетесь, я вас перевяжу, - подняв голову вверх, девушка заглянула в лицо мужчине, желая понять, может ли он продолжать идти.

Отредактировано Мари Гренье (2012-05-02 03:39:39)

Мари тяжело вздохнула и помедлила с ответом. Значит мужчина, тоже ничего не знал о том, что произошло с остальными.
- В этой деревне мы одни, больше сюда никто не приходил... Кто знает, где сейчас могут быть остальные, мы бежали сами не зная куда. Может быть, они всего в четверти лье от нас.... Они могли сбиться по пути.... - говорила девушка, словно размышляя вслух, - но я уверена, что они живы и мы с ними еще встретимся.
Оптимизм Мари был несколько наигранным: на самом деле маркитантка разучилась быть в чем-то уверенной наверняка, уж слишком непредсказуемой оказалась Российская Империя.
- Может быть, они сами нас ищут, - продолжала француженка. Девушка непременно пожала бы плечами, если бы на нее не опирался раненый капитан, - и, даст Бог, скоро доберутся до этой деревни.
Тяжело, медленно, шаг за шагом, но больше не останавливаясь, они добрались до заветного дома. Девушка толкнула дверь, которая поддалась с легким скрипом, и быстро огляделась: никого, женщины еще не вернулись со своеобразной разведки.
- Подождите немного, - француженка усадила капитана на скамью у стены, а сама зашла в соседнюю комнату. Дом был не из самых бедных в деревне, да и разорен был меньше других. В соседней комнате - вероятно, чьей-то спальне в то время, когда дом был обитаем, - стоял покосившийся сундук со всяким тряпьем: отрезы тканей, расшитые скатерти и рушники, передники, юбки, рубашки и пара цветастых платков - все это могло составить неплохое приданое какой-нибудь девушки, но, по-видимому, было в спешке оставлено. Достав отрез льна, Мари вернулась обратно.
- И в этом доме есть что-то полезное, кроме крыши над головой, - девушка подошла к печи, подбросила дров и взяла кувшин с теплой водой. - Просто чудо, что в доме оказалось огниво! А за домом отыскалась поленница, судьба оказалась к нам благосклонна, - маркитантка подошла к капитану, поставила кувшин на скамью и, присев на корточки, принялась разрывать лен на широкие длинные тряпичные полоски, чтобы было удобнее перевязать ими рану.
- Так, глядишь, и выберемся скоро. Да, вернувшись, первым делом я хорошенько высплюсь и выпью хорошего вина, - девушке было тягостно молчание, а когда она говорила, пусть даже глупости, ей становилось легче. - Простите, если я говорю всякий вздор, - слабо улыбнулась Мари, отрывая последнюю полоску, и, нахмурившись, поближе и повнимательнее осмотрела повязку: не слишком аккуратно затянутая тряпка пропиталась кровью и смерзлась на улице.

- Мари, - назвала себя девушка, положив импровизированные бинты на скамью. - А вы?.. - маркитантка вопросительно посмотрела на мужчину.
Девушка встала и отыскала глубокую миску среди уцелевшей посуды. Налив в нее воды, Мари опустилась на колени перед капитаном. Насколько будет больно снимать эту неумелую повязку, она даже представлять не хотела. Имея от природы доброе сердце, девушка жалела раненого: как, должно быть, больно ему было все это время, и как будет больно, когда она начнет снимать повязку. Если бы только в ее силах было облегчить его страдания...
- Будет немного больно, - неловко проговорила девушка, мигом растеряв всю свою многословность и посерьезнев. Закусив губу, она бросила взгляд на напряженное лицо капитана. Они оба понимали, насколько это "немного" далеко от правды.
Осторожно, стараясь не потревожить рану (что, впрочем, при всем желании было невозможно - и француженка это понимала), Мари попыталась развязать узел, но тот, смерзнувшись на улице, никак не хотел поддаваться. Шумно вздохнув, девушка попробовала еще раз: немного повозившись, ей удалось подцепить ногтями краешек ткани и  высвободить один конец тряпки из узла. Снимая повязку, Мари старалась не поднимать взгляда на мужчину. Ей было несколько не по себе, хотя внешне это проявлялось только в том, что девушка немного хмурилась и ни слова не сказала с тех пор, как занялась повязкой. За время проведенное в военных кампаниях она привыкла спокойно смотреть на раненых и просто делать то, что было в ее силах, она научилась держать себя в руках и сохранять хотя бы видимое спокойствие, даже когда было чертовски страшно.
Спустя несколько секунд окровавленная тряпка была брошена на пол. Сжав пальцами ткань штанов по обеим сторонам от ранения, девушка твердым движением дернула ее в разные стороны (наверное, это немного резкое движение принесло острую боль в тот момент, когда присохший к ране материал вдруг отделился от нее), и поврежденная пулей ткань послушно разорвалась, позволяя заняться ранением.
Девушка дотянулась до приготовленных заранее льняных тряпок: взяв одну из них, Мари опустила ее в миску с теплой водой и, слегка отжав, мягко прижала к ране, затем снова окунула в воду и, легко касаясь кожи вокруг ранения, аккуратно смыла засохшую кровь.
- Вот и все, - маркитантка подняла голову и ободряюще улыбнулась, отбрасывая в строну мокрую тряпку. Самая болезненная часть осталась позади, теперь оставалось только наложить новую повязку.

Fais ce que doit, advienne que pourra.
Осматривая ранение, Мари подумала о том, что мужчина должен был, как говорится, в рубашке родиться, чтобы добраться до Франции и не лишиться ноги: рана была глубокой, серьезной. Не имея хотя бы минимального медицинского образования, девушка не могла предположить ни последствий этого ранения, ни его будущих опасностей и осложнений, но даже ее скудных знаний, добытых личным опытом, хватало, чтобы понять: легким испугом мужчина не отделается. Разве что провидение обратит на него свой взор, и свершится чудо. На чудеса Мари не надеялась, но в судьбу верила: если капитану на роду написано выбраться из России - выберется, что бы с ним не произошло. А, значит, ей самой оставалось только помочь ему в этом в меру своих возможностей, а уж судьба распорядится так, как ей будет угодно. Но маркитантка и не подозревала о том, что госпожа удача еще вчера решила взять Эдмона де Легаре под свое крыло: немалым везением было то, что бедренная артерия не была задета. А уж то, что мужчина выжил, потеряв немало крови, не получив никакой помощи и проведя ночь на морозе, казалось и вовсе удивительным.
Мари подвернула штанину, чтобы та не мешала накладывать повязку, и попросила:
- Держите вот так.
Разорвав одну из льняных полосок, девушка сложила получившийся кусок пополам и еще раз пополам и приложила его к ране. Придерживая ткань пальцами, Мари укладывала повязку слой за слоем, внимательно следя за тем, чтобы она не стягивалась слишком туго и в тоже время не болталась, грозя сползти при первом же неосторожном движении. Наконец девушка закрепила повязку узлом и встала, отряхивая юбку.
- Теперь отдыхайте, - убрав миску и оставшуюся ткань, маркитантка вернулась к капитану: ей хотелось расспросить его и в тоже время, она понимала, что сейчас не лучший момент, чтобы приставать с расспросами - мужчина устал и нуждался в покое и сне. Поколебавшись еще немного, девушка решила, что все вопросы она все-таки успеет задать и потом, а сейчас... сейчас пусть Эдмон хоть немного поспит.

Мари подала мужчине кувшин с водой, встревоженно подумывая о том, что болью и жаждой его страдания не ограничиваются - Эдмон наверняка еще и голоден, но, увы, тут маркитантка при всем желании помочь ничем не могла. А вот помочь по-удобнее устроиться на скамье было в ее силах. Убедившись в том, что капитану больше ничего не нужно, девушка вышла на улицу. Пройдя чуть вперед, Мари постояла немного, оглядываясь по сторонам, в надежде, что увидит возвращающихся женщин или ведомых счастливым случаем других членов отряда. Но никто так и не появился: не так уж много времени прошло с тех пор, как женщины ушли осматривать деревеньку. А ждать, что вдруг появятся другие французы можно было сколько угодно, и никто не гарантирует, что дождешься.
Вернувшись в дом, девушка обнаружила, что Эдмон заснул. Неудивительно, что сон - тяжелый и беспокойный - так быстро взял свое: утомление оказалось сильнее той боли, которую испытывал мужчина. Мари же присела у печи, прислонившись к ней спиной - несмотря на то, что девушка уже давно отогрелась, ей все время хотелось прижаться к теплой стене, будто бы так она сможет накопить в себе, затем и унести с собой частичку этого тепла, покидая неожиданно ставший для них укрытием дом.
Маркитантка неторопливо расплела растрепавшиеся волосы и снова заплела их в косы, незатейливо заколов шпильками. Не в первый раз она задумывалась о том, чтобы обрезать их покороче: длинные черные волосы, которые могли бы стать предметом гордости любой девушки ведущей жизнь более спокойную и оседлую, доставляли Мари массу неудобств; как бы старательно она не подкалывала их шпильками, все равно непослушные пряди выбивались из туго стянутых кос.
Стоило только присесть на несколько минут, как усталость снова напомнила о себе: француженка поймала себя на том, что ее клонит в сон. Уговаривая себя не засыпать, Мари и сама не заметила как задремала. Спала она, правда, достаточно чутко, чтобы проснуться от любого негромкого звука.

Мари то и дело была готова провалиться в сон более глубокий, чем та дрема, в которой она находилась, но каждый раз осознание того положения, в котором находились французы, заставляло ее проснуться. А вскоре этот чуткий полусон и вовсе был прерван голосами, донесшимися с улицы. Девушка открыла глаза, напряженно ожидая, когда негромко скрипнет дверь, впуская пришедших. Мари успокоенно выдохнула только тогда, когда в дверном проеме возникли знакомые лица: вернулись женщины. И к удивлению и радости Мари они были не одни - вместе с ними в дом вошли несколько французских солдат. Кто-то шел сам, любопытно оглядывая временное прибежище, кого-то поддерживали женщины. Один из них был серьезно ранен: едва присев, мужчина лет сорока сразу же привалился к стене и закрыл глаза; тяжело и хрипло дыша, он прижимал руку к правому боку. Мари видела, как ее мать и другая кантиньерка тихо перебросились несколькими фразами, прежде чем приняться за помощь раненому. Девушка не слышала, о чем они говорили, но по выражению их лиц и по состоянию француза поняла, что дела его плохи. Тем временем сама Мари перевязывала другого раненого: этому мужчине повезло гораздо больше, пуля едва зацепила его плечо. Подобная рана не представляла бы никакой опасности, если бы французы не были так ограничены в средствах медицинской помощи.
Между делом девушка расспрашивала мужчину о том, как же им удалось спастись, как они оказались в деревне:
- Мы отстреливались, покуда могли. Казалось, что от русских никак не оторваться — они плотно сели нам на хвост и никак не желали отставать, - рассказывал француз. - Но к ночи выстрелы стихли, а нам не оставалось ничего другого, как идти куда глаза глядят. Казалось, что черт водит нас по кругу, я уже был готов проклясть эту страну вместе с ее холодами. Из-за того, что Жак серьезно ранен, мы часто останавливались, чтобы отдохнуть. Когда утром среди деревьев показались дома, я подумал, что это не более чем обман зрения. Подойдя ближе, мы поняли, что наши глаза нас не обманули, и мы вышли к деревне. Только вот входить в нее нам было боязно — вряд ли местные жители были бы нам рады. На наше счастье мы встретили женщин.
Слушая сбивчивый рассказ мужчины, Мари не сразу услышала, что ее зовет Эдмон. Закончив повязку, маркитантка оставила солдата на попечение младшим девушкам и подошла к капитану.
- Да, несколько человек вышли сегодня утром к деревне, - ответила Мари, помогая мужчине сесть. Она улыбнулась, надеясь, что эта новость хоть немного обрадует его.

Проследив за взглядом капитана, Мари тотчас поняла, о ком он спрашивает. Девушка тяжело вздохнула и, нахмурившись, ответила так же тихо, как прозвучал вопрос:
- Сами видите, его дела не слишком хороши.
Мари понимала, что ее слова звучат не обнадеживающе, как понимала и то, что состояние этого человека осложняет их и без того не простое положение. Чем больше Мари смотрела на раненого, тем больше осознавала, в какой они опасности. Они не смогут надолго задержаться здесь. Насколько лье они смогут уйти, прежде чем их снова нагонят русские? А если нагонят, удастся ли им скрыться? И что делать с Жаком, если он не сможет продолжать двигаться вперед? Мари было жаль его. Она бы и хотела верить в то, что ему можно помочь, но не привыкла питать ложных надежд. Здесь и здоровому человеку приходило несладко, а уж что говорить о тяжелораненом?
- Подождите немного, - коротко сказала маркитантка и, оставив мужчину, подошла к матери, которая как раз закончила осматривать раненого француза.
- Как он? - зашептала Мари, взяв ее под руку и отведя ее немного в сторону.
Не сговариваясь, женщины обернулись на раненого. Бедняга Жак по-прежнему не открывал глаз, хотя и был в сознании; каждый вдох, видимо, давался ему непросто - грудная клетка поднималась тяжело и с явным усилием.
- Плохо, - ответила женщина. - Удивляюсь, как они его сюда живым дотащить-то смогли. Сложно сказать, сколько он еще протянет, но идти дальше точно не сможет. 
- Можем ли мы сделать что-нибудь для него? - спросила Мари.
- У нас ничего нет, - покачала головой старшая женщина. - Мы можем только ждать, - она неопределенно взмахнула рукой, в которой был зажат кусок ткани.
Мари безрадостно кивнула и вернулась обратно к капитану.
- Мы ничем не сможем ему помочь, - упавшим голосом сказала девушка, опускаясь на скамью рядом с Эдмоном. - Если ему суждено выжить, он выживет, если же нет... значит так должно быть, - добавила девушка, опустив глаза.