Эдмунд сегодня проснулся рано, но не только потому, что он лег сразу после ужина и уже выспался. Не выспался он совсем. Условия, что создавал постоялый двор, для графа, а теперь журналиста. Были неприемлемы. Кровать скрипела, а спина от нее болела, плюс нога всю ночь ныла, то ли от сырости в комнате, то ли ей тоже не нравилась кровать. В общем, Баумгартнер уже давно настроился на то, чтобы снять комнату в городе. Был бы он сейчас графом, а не журналистом, мог бы позволить себе и отдельный флигель со всеми удобствами и даже слугой с камердинером. Но журналисты везде живут бднее, оттого приходилось довольствоваться сначала постоялым двором, а теперь попытаться найти недорогую, но удобную комнату.
Искал он уже несколько дней, но город постоянно полнился новыми приезжими, что затрудняло поиск. Но вот вчера ему сообщили, что комнату сдать может некая дама по имени Генриетта Клейнмихель, вдова. Дом, говорили ему, у нее большой и красивый, поэтому и комнаты там должны быть удобные.
Так что сегодня Эдмунд во что бы то ни стало, решил навестить вышеозначенную вдову и просить у нее прибежища за определенную плату.
О самой же вдове, хозяйке этого дома, журналист не знал ничего, кроме того, что дама была замужем за старым городским советником, который вскоре после женитьбы и скончался. Будучи в настоящей своей жизни графом, Эдмона точно насторожил бы этот факт. Вот только он сразу рассудил, что жительницы таких маленьких городков просто неспособны на подлость. Здесь и так всем жилось довольно неплохо, на собственном-то хозяйстве. Да и девушки, которых он успел встретить, были не только миловидны лицом, но и скромны до безобразия. Именно до безобразия, потому что от любого лишнего взгляда краснели, утыкали в пол свой невинный взгляд, а то и скрывались из виду красивого и обаятельного журналиста.
Эдмунда же данный факт крайне печалил оттого, что женщин он любил безмерно. А во Францсбурге начал скучать по родному Парижу, по девицам, что так умело флиртовали с ним.
Что же касалось вдовы, то Эдмунд даже не подумал о том, что женщина эта именно женщина. В смысле, он представлял, что ей давно уже за сорок, что грудь ее дряхла и обвисла, а лицо покрыли морщины.
Но разве это могло печалить? Нет, он ведь шел к ней только для того, чтобы снять комнату и наконец-то хорошо выспаться.
Вот до чего доводит жизнь… Теперь майору больше хотелось спать, а бурные военные годы остались позади.
Итак, не выспавшись ночью, вскочив ни свет, ни заря, Эдмунд Баумгарнер позавтракал и  привел свой туалет в порядок. Он был опрятным мужчиной и следил за своей внешностью ревностно, даже будучи журналистом, а не графом.
А как только время подошло к тому, когда можно со спокойной душой отправляться гостить, Эдмунд вышел из постоялого двора в надежде не заплутать в этом городишке и без приключений )или, наоборот, с самыми настоящими приключениями) найти нужный дом и нужную вдову.
Но дошел он все же спокойно, жители Францсбурга были поглощены своей ежедневной работой. Эдмунд постучал в дверь двухэтажного дома, который предположительно, и принадлежал фрау Клейнмихель.

Долго под дверью стоять не пришлось, что странно. Обычно в больших домах нужно время, чтобы хотя бы слуга добрался до входной двери и отпер ее. В общем, мир был достаточно неторопливый. Никто никуда не спешил, все делалось медленно, размеренно, каждый наслаждался каждой своей секундой. Даже войны были неторопливыми, могли длить годами, десятилетиями. И главное, всех устраивало.
Перед Эдмундом предстала женщина. Именно женщина, а не какая-нибудь пожилая дама или молоденькая девчушка.
- Добрый день, - улыбнулся журналист, - Мне нужна фрау Клейнмихель.
Несмотря на то, что его сейчас больше интересовал дом, а вовсе не его хозяйка или прислуга, что могла здесь работать, Эдмунд все же не мог не отметить про себя, что женщина это выглядит очень даже не плохо. Она была из таких, по которым возраст определить достаточно сложно, и это мужчина ценил. Этакая загадка.
В общем, женщина не должна выставлять на показ свой возраст, какой бы он ни был.
- Позвольте представиться. Меня зовут Эдмунд Баумгартнер, - говорил он так, как говорят настоящие австрийцы, - Я журналист из Вены. Мне сказали, что у вас можно снять комнату.
Эдмон, хоть ему раньше и не приходилось снимать комнату, чувствовал себя достаточно уверенно. Он был из тех людей, которые не смущаются незнакомого положения и не теряются в любых ситуациях. Это качество ему и помогло попасть на службу в Императорскую Гвардию, а потом и дослужиться до майора.
Хотя мужчина еще и успел оглянуть и само помещение, куда попал. Дом был просторный и чистый, это уже радовало. Конечно, он уступал тому, что имеется у самого Эдмона, вернее, он уступал всем его владением, но был гораздо… гораздо лучше того, что ему предоставляли в постоялом дворе. Так что, Эдмунд уже решил остаться тут. Если плата будет приемлемая для журналиста, и предлагаемые условия тоже. В предлагаемых условиях, конечно, было питание. Как и везде, даже в обычных домах, что предлагают снимать комнаты, постояльцев хорошо кормят. Хотя, на кабак в постоялом дворе Баумгартнер не жаловался. Готовили там неплохо.

Эдмунд только и сделал, что еще раз улыбнулся, узнав, что хозяйка данного дома стоит перед ним. Он проследовал за ней в дом, а потом и на второй этаж, чтобы увидеть комнату. Мужчина заметно прихрамывал, хотя и старался это делать как можно меньше. Он все еще стеснялся своей хромоты, и ничего с этим поделать не мог. Человеку, который мечтал всю свою жизнь отдать военному делу, тяжело было смириться с тем, что это невозможно.
Плюс ко всему, очень неудобная постель сказывалась и на ноге. В последнее время она ныла ничуть не меньше, чем тогда, когда Эд совершал этот нелегкий путь до Францсбурга.
- Эм, я живу сейчас в постоялом дворе, там и спрашивал, у кого в городе можно остановиться, - Баумгартнер в точности не мог припомнить человека, который посоветовал ему обратиться именно к этой фрау. Просто в постоялом дворе было множество народа. Помнил он хорошо, что сидел тогда в трактире и разговаривал с одним своим знакомым журналистом. Кажется, кто-то с соседнего столика и услышал их разговор и жалобы бедного австрийского журналиста на неудобную постель.
Эдмунд взглянул в комнату, она была гораздо светлее, просторнее, у точно удобнее той, в которой ему приходилось обитать сейчас. Конечно, он не торопился тут же соглашаться с радостными визами просить вселить его, он прошелся по комнате, осматривая ее, проверил постель и выглянул в окно.
- Хорошо, я согласен, - ответил журналист, снова улыбнувшись.
На самом-то деле, Эдмону вовсе не хотелось задерживаться в этом городе на целый месяц. Ему нужно было только выполнить задание, да отправиться в родную Францию, вот и все. Но противиться и оговаривать он ничего не стал. Он даже мог заплатить вперед и вовсе не вспоминать о каких ста талерах.
- Как вы желаете получить оплату? – все же решил поинтересоваться он, играя свою роль обычного журналиста до самого конца. В голове же сразу стал продумывать, как было бы выгоднее именно для журналиста. Наверно, он бы с легкостью согласился на оплату за две недели вперед.
Когда все финансовые дела были улажены, Эд напоследок спросил, когда ему лучше въехать. Сам же был готов тотчас отправиться за вещами и все перевести, расположиться и прочее. В общем, выделил бы на это все время до ужина.

Дела складывались как нельзя лучше. Кажется, с хозяйкой столь замечательного нового дома Эдмунд сумел найти общий язык, потому как она тут же разрешила ему переносить вещи. Этот факт обрадовал журналиста, потому как еще одну ночь в постоялом дворе он бы вряд ли выдержал.
Как славно вышло, что Баумгартнер так предусмотрительно захватил с собой денег. Небольшую сумму которую как раз хватило для уплаты половины обговоренной суммы. Улыбаясь, он поблагодарил хозяйку, получил свои ключи и поспешил обратно в свою комнату, дабы перенести все вещи.
Забавная ситуация произошла с ним, когда Баумгартнер уже в постоялом дворе упаковывал свой чемодан. К нему зашел один из новых приятелей-журналистов. Естественно, что Эдмунд тут же рассказал ему о том, что он снял комнату поудобнее и теперь спешит переехать, рассказал н также и о том, что фрау, которая является хозяйкой его нового места обитания, взяла с него половину суммы вперед. Эдмунд всегда был открытым человеком, и не смог не поделиться такой замечательной для него новостью. Но на эту новость его приятель ответил несколько расстроено: «Теперь вам, наверно, придется все переносить вручную», - намекая, видимо, на то, что журналист должен быть стеснен в средствах, и такая сумма, запрошенная сразу, серьезно ударила бы по каждому представителю этой небогатой профессии.
- Да? – неуверенно спросил Эдмон, но потом быстро опомнился, - Да, конечно! но ничего страшного, зато буду спать хорошо. А сейчас можно и немного походить туда-сюда.
Признаться, эта новость его расстроила. Он-то хотел нанять извозчика да носильщика, чтобы отправить все вещи разом и не утруждать себя слишком. Но и нужно было не вызывать подозрения окружающих, а потому пришлось смириться с тем что Эдмону, графу де Легару, придется носить вещи самостоятельно, да проделывать при этом путь не маленький пешком, с больной ногой.
И как-то пыл мужчины сразу поутих, но поделать ничего нельзя. Он собрал чемоданы и коробки, и стал переносить их друг за другом, беря как можно больше за раз.
Е скоро, но все же все было перенесено. Эдмунд даже успел попрощаться с хозяином постоялого двора, оплатив свои последние дни на той неудобной постели. Зато утешал себя мыслью, что нисколько не вызвал подозрений, проделывая эти нелегкие походы от двора до дома фрау Клейнмихель.

В своих новых покоях, с еще неразобранными вещами, Эдмунд повалился на кровать. Он устал, а нога неприятно ныла от перенапряжения. Но время ужина было известно, и Эдмунд не собирался на него опаздывать, выказывая этим неуважение к хозяйке дома. Тем более, что он уже успел прилично проголодаться, а по комнатам уже вкусно пахло чем-то очень даже съедобным.
Так что Баумгартнер вскоре спустился в столовую.

Для Эдмунда вопросы о его «родном» городе были в порядке вещей, да и о нем, как о журналисте. Перед тем, как граф Эдмон де Легаре, майор французской армии, превратился в обычного журналиста из Вены, он проделал большую работу. Эдмон еще до приезда во Францсбург практически слился с ролью Баумгартнера. А потому вопросы хозяйки дома встретились с улыбкой.
- Я приехал сразу за англичанами, - ответил он, уже расположившись за столом и вдыхая аромат поставленного перед ним блюда, - А город очень милый. Хотя, я бы умер со скуки, если бы не журналистский клуб, - улыбался Эдмунд, - в Вене все-таки гораздо больше развлечений.
Интонация его была уверенной. Все-таки, если человек чего-то недоговаривает или, то самое важное – это уверенность. Хотя… Сейчас он произнес ровно такие слова, которые полностью отражали правду. Во-первых, он действительно приехал сразу за англичанами, и уж в этом-то ничего странного нет. Многие журналисты из тех, что находились в городе, приехали примерно в то же самое время, что и Баумгартнер. Во-вторых, ему действительно было бы крайне скучно, если бы не журналистский клуб, именно для этого журналисты и собрали его. В-третьих, он бывал в Вене, так что полностью уверен и в третьем своем высказывании. Город-то был не маленький, а молодые люди примерно одного социального статуса в любой стране развлекаются одинокого.
- Очень вкусно, - похвалил Эдмон, когда начал есть. И бокал вина пришелся как раз кстати. После постоялого двора, графу казалось, что он попал в рай.
- А чем же вы занимаетесь, живя здесь? Вам не по душе большие города? – Эдмунду казалось, что фрау Клейнмихель если и старше его самого, то совсем не много. А женщины, которые так ревностно за собой следят, привыкли жить в больших городах и крутиться в высшем свете. Уж кто-кто, а граф-то знал это не понаслышке. Очень многих перевидал. И следовательно, вставал вопрос, что такая женщина делает в этой глуши?
Конечно, это всего лишь рассуждения, вызванные мимолетным взглядом, но человеческого любопытства никто не отменял. Баумгартнер не исключал и того, что Генриетта может оказаться очень хорошей женщиной, любящей уют и семейную идиллию.Тем более, человек, который так прекрасно готовит, не может быть плохим.

Отредактировано Эдмунд Баумгартнер (2012-04-09 19:53:50)

Вести разговоры за обедом не составляло для графа никакого труда. Дома, во Франции, все эти балы, обеды, вечера проходили ежедневно, и Легаре обязательно получал приглашение на каждое светское мероприятие. Их было столько, что Эдмону приходилось игнорировать добрую половину – успеть на все было не возможно.
Собственно, и для журналиста никакого труда не составляло поддержать беседу. Теоретически. Раз человек умело обращается со словом на бумаге, почему он должен испытывать трудности в устной речи?
Роль, которую Эдмон сейчас играл, ему подходила. Веселый, обаятельный австрийский журналист отличался от майора разве что положением и историей.
- Правда? – Баумгартнер выказал легкое удивление, ему и не говорил никто о том, что хозяйке этого дома принадлежала еще и пекарня. Неплохо устроилась. – Обязательно буду рекомендовать, - улыбнулся мужчина.
Фрау Клейнмихель сама дала шанс быстро перевести тему с местом проживания. А то в голове Эдмона появилась немного неприличная мысль:
«Видимо, возраст подошел к тому, что хочется покоя»
И пусть трудно было определить, сколько на свете уже прожила Генриетта – выглядела она хорошо, любая городская дама ей бы позавидовала – да только манеры и взгляд все равно не утаишь. Эдмон уже давно заметил, что женщины держаться так, как диктует им возраст.
Но разговор шел дальше.
- Я живу один. Родители давно преставились, братья и сестры пошли своей дорогой, а я своей. А потому могу со спокойной душой отправляться куда угодно.
Свою историю Баумгартнер никогда не менял, так что если кому-то из новых знакомых вздумается о нем поговорить, знать будут примерно одно и то же.

Обед закончился, и Эдмунд изъявил желание подняться к себе. Вещи до сих пор были в чемоданах, а это было не слишком удобно.

Поднявшись в свою комнату, Эдмон сразу принялся разбирать свои чемоданы. Благо, было их не так много, как могло бы. Граф уже начал замечать, что жизнь обычного смертного, человека, который в армии не служит, начала склонять его к лени. Еще до ранения, будучи капитаном, Эдмон не мог сидеть на месте. Он вставал с первыми лучами солнца и всегда был чем-то занят. Вернувшись из России, пролежав с больной ногой несколько месяцев, Легаре начал замечать за собой дурную привычку: чем больше бездельничаешь, тем больше хочется ничего не делать. И начал с ней бороться. Увы, после этого пришлось еще какое-то время находиться в родовом особняке, дабы «поправить здоровье», как говорили все его друзья и родственники. Все это страшно нервировало Эдмона, но нога предательски продолжала болеть. Когда появилось задание отправиться во Францсбург, Эдмон тут же взялся за него. Раз он не мог быть полезным в бою, то хоть так мог помочь. Но и здесь как-то слишком спокойно, несмотря на британские посты.
После всех этих переездных дел, уже собираясь спать, Эдмон решил принести себе стакан воды и вышел из комнаты. Каким чудом ему удалось вовремя остановиться на лестнице и не позвать хозяйку дома, когда он услышал шаги и отпирающуюся заднюю дверь, для графа осталось загадкой. На минуту он даже стал обдумывать, что из него может даже получиться хороший шпион.
Притаившись в темном уголке, Эдмунд наблюдал всю картину: ночью пришел какой-то мужчина, фрау спустилась в подвал, а вышла оттуда не с пустыми руками, за что и получила деньги. Занимательное видение. Продуктами ночью явно не торгуют, и точно не достают их из подвала, а потому граф тут же заподозрил что-то неладное в этом деле.
У Эдмона так же хватило ума тихо подняться на первые ступеньки, когда Клейнмихель провожала своего гостя и запирала за ним дверь, будто он только и вышел. В комнату бы зайти не успел, а так хоть мог сделать вид, что и не видел, и не слышал ничего.
Встретившись с Генриеттой на лестнице, Эдмунд и не стал врать:
- Доброй ночи, фрау Клейнмихель, - приветствовал журналист, - Я услышал шаги и надеялся, что это вы. Я вышел за водой. Ночи летом бывают такие душные, так что я не ложусь спать без стакана воды у кровати.
Майор, не привыкший впадать в панику по таким-то пустякам, держался вполне уверенно и спокойно. Ему и под пушками стоять приходилось, а уж под взглядом женщины и подавно выстоит.