И все-таки Баумгартнер поймал себя на мысли, что ему безумно интересно участвовать в дискуссии и дальнейших событиях, чем и сразу поделился с товарищами – журналистами:

- Эх, как же хочется пойти с ними и все услышать из первых уст! – Эдмунд зашагал по комнате, - Разве вам не интересно?

Отчего в майоре Легарте проснулась такое любопытство, он сам не понимал. Может, свойство роли, которую он на себя принял. Не понимал он и того, что речь, в общем-то, идет о его соотечественниках. Возможно, он даже кого-то и знает (что вряд ли, конечно, но с чем черт не шутит), но любопытство его было немного «не то», как он сам его определил. Ему не хотелось ни узнать, что там за французы, ни помогать им. Им овладело любопытство, связанное с тем, что они здесь делают, и как с ними поступят, если найдут. А это, признаться, было очень странно для человека, который должен был по всем этическим понятиям радеть за своих сослуживцев. Ведь они делали общее дело во имя Наполеона.
Но Эдмон готов был пожертвовать малым (в данном случае этими солдатами) ради другого, более крупного и важного дела. Он считал, что его миссия куда важнее жизни нескольких человек, пусть они и французы.

- Надо обязательно будет поспрашивать у них обо всем. И все же я сожалею, что не могу присутствовать при обсуждении. Как думаете, что будет, когда французы будут пойманы?

Раньше граф де Легарт не часто встречался с журналистами. Да что греха таить, не приходилось ему вообще знакомиться с людьми этой профессии. А потому ему так же было интересно, как они, эти самые журналисты, ведут себя в подобных ситуация. Он-то представлял их совсем иначе, но здесь, во Францсбурге, даже журналисты собрались совершенно разные, не похожие друг на друга совсем.

Роберт Арвидссон был очень интересным человеком. Он чем-то напоминал Эдмону его полкового командира. Такой же спокойный и всезнающий. Полковник Жан-Батитст Гравель, под чьим командованиям служил Легарт, удивлял всех своих спокойствием и неторопливостью. Когда Эдмон только попал в его полк, молодым и горячим, он не понимал, как Гравель мог сохранять спокойствия и не торопиться в своих действиях, когда ситуация того требовала. Сначала Эдмон нервничал и мысленно ругал полковника за такую нерасторопность, но позже заметил, что, несмотря на всю неторопливость в действиях, полковник всегда все успевал и отдавал приказы точно в то время, когда это было нужно. Не раньше, не позже, а точно в срок. И Эдмон стал доверять Гравелю даже больше, чем себе, учиться у него, набираться опыта. Дослужился до майора, и все это под командованием дорогого полковника.

Та вот, этот швед напоминал Легарту полковника Гравеля. Конечно, столько же уважения, сколько граф испытывал к своему командиру, журналист еще не заслужил, но был так же спокоен всегда, был знатоком своего ремесла. Сейчас он почувствовал себя точно так, как когда-то и с полковником. Вот только сейчас Эдмон был гораздо умнее, был на задании, и уже не злился от такого спокойствия, а наоборот, присмирел.

Но эта ситуация никогда бы не заставила Эдмунда замолчать. Он будто залез в чужую шкуру и смотрел со стороны на все, что сам же и делает. И подобная роль очень нравилась майору.

- Спасибо вам, мистер Арвидссон, - улыбнулся Баумгартнер. Несмотря на то, что англичане ушли в свой лагерь, разговор продолжался на английском языке. Эдмунду иногда казалось, что они своим количеством наложили на всех штамп или просто подавили все языки, звучащие в этом городе, подняв над ним британский флаг.

- Но я, право, не знаю, что же вам сейчас будет интересно? О чем вам рассказать? – слава Богу, что Эдмон был на выдумки горазд. А еще он прекрасно знал рецепт хорошей лжи. Не очень любил врать, но многие расскажи, что звучали из его уст были правдой, только изменены некоторые факты, больше подходящие под жизнь австрийца Эдмунда Баумгартнера.

Эдмунд улыбнулся. Если бы эти люди знали, что значит его служба.

- Действительно, служил какое-то время. Но как солдат я совсем никчемный. На службе я оказался в двадцать с небольшим, тогда Наполеон только начинал свои походы. Не знаю, повезло мне или нет, но в крупные сражения мой полк не вступал. Тогда я думал, что это хорошо, потому что был молод и неопытен совсем. Хотя, возможно, я бы сразу понял, что военное дело – не мое.

Эдмунд рассказывал не торопясь, будто вспоминал все то, что с ним происходило. На самом деле, действительные события он помнил хорошо, только пробовал в голове их переиначить.

- В пятом году тогда Австрия ввязалась в сражение под Аустерлицем, мой полк туда собирался, но остался в Австрии. Потом нам сообщили, что битва проиграна.

Эдмон Реми Паскаль граф де Легаре на самом деле участвовал в том сражении, он собирался на него, будто на праздник. Армия Наполеона была огромна, и Легар не сомневался, что они победят. Он верил во Францию, он верил в Наполеона. И молодой граф участвовал в этом сражении. Победа еще больше раззадорила пыл молодого солдата.

- Мое боевое крещение прошло много позже. Уже в девятом году, когда Австрия вторглась в Баварию. Да-а, я был в числе тех войск, что шли по баварской земле.  Это было ужасно. Дождь, грязь, мы уставали много больше. Именно в Баварии меня и ранили, - Эдмунд похлопал себя по раненой ноге, - Мы получали поражение за поражением. Больше я никогда в сражениях не участвовал.

На деле же Эдмон Реми Паскаль с воевал с этими австрийцами, решившими противиться планам Наполеона. Он был молод, но уже познал вкус войны, а вместе с тем и победы. Он до сих пор был пылок, и это качество прошло с ним через года. Сейчас он умнее, рассудительнее, спокойнее, но тот огонь внутри остался до сих пор. И он бы сражался до последнего, но увы-увы. Хромой в бою он только помеха. Зато может помочь другими методами.

Раньше Легар никогда не понимал, что может человек сделать в тылу, пусть и врага. Теперь же знает: многое.

Отредактировано Edmund Baumgartner (2011-10-01 01:43:09)

Эдмунд только улыбнулся, услышав вопросы. Он много слышал о журналистах, об их любопытстве, так что не воспринимал данные вопросы, как способ докопаться до истины. Он был спокоен, будто и не скрывал ничего.

- Сейчас я уже свыкся с этой раной, а тогда было, конечно, страшно, - он хохотнул собственному признанию, - Действительно, тогда я испугался не на шутку, сразу подумал, что не выберусь, умру. Говорят же, что в такие минуты вся жизнь пролетает перед глазами. Кажется, тогда я в этом удостоверился. Все произошло так быстро, и мысли в эти секунды словами не передать, но ощущение осталось точно такое, - Эдмунд говорил с улыбкой, потому что сейчас для него это были просто воспоминания, в жалости он не нуждался даже тогда, хотя ранение это перевернуло всю его жизнь.

- Этот момент я не забуду никогда, но в госпитале, где я позже находился, лежали люди с еще худшим положением, чем у меня. У меня была просто рана, а многим из них было суждено остаться калеками на всю жизнь. Глупо в такой обстановке жалеть себя.

А ведь в России не было такого госпиталя, в котором бы лечили французов. Промерзшие до костей солдаты выживали, как могли.  Военные доктора делали, что могли, но и сами были не в лучшем состоянии. Кто был не ранен, тот был болен, кто был не болен, тот замерз, что уже не двигался. Это было ужасное время, но Эдмон держался, как мог ради своего Императора. Он чудом не получил заражение, помог все тот жен ненавистный снег. Холод помогал унять боль, не чувствовать ее. Кое-как перевязанная рана, лед остановил кровотечение. Оставшись без лошади, Эдмон использовал палку, чтобы идти, опираясь на нее. То ли вера, то ли чудо, а, может, все вместе, помогли ему выбраться.

- Нет, не совсем на руках. Мне помогли подняться, когда мы уже отходили. Но идти пришлось самостоятельно. Французы были слишком сильны, отдан был приказ отходить. Помогали, кому могли, поэтому те, кто хоть как-то мог идти самостоятельно – шли. И это действительно страшно, тут вы правы. Никому бы не пожелал, и никогда бы не решился пройти это еще раз.
Но не будем о грустном, господа! Война есть война, об этом мы с вами знаем не понаслышке. То, что случилось со мной это еще пустяки. И, как я уже говорил, солдат из меня всегда был никудышный. Не умею я воевать, - Баумгартнер развел руками.

- Я старался быстрее вернуться в родной город, даже когда был еще ранен и не готов к переезду. Хорошо, мне хватило ума послушаться докторов и сестер, я остался до того момента, пока мне не разрешили вновь отправиться в дорогу. Но душа моя отходила еще долго после такого происшествия. Удивительно, что некоторые люди умеют быстро приспосабливаться к резкой смене их жизни. Я так не мог, поэтому мне понадобилось время. Но сейчас уже все хорошо, и нога меня почти не беспокоит.

К концу рассказа интонация Эдмунда повеселела, он вновь стал бойким и делился своими ощущениями не стыдясь, но решил сменить тему разговора в интересующее его русло.

- Все же давно мы не получаем никаких известий от наших друзей англичан. В городе живут только солдаты из батальона, или кто их навестить приехал?